Глава 9

Поединок

Бывает так, что в одночасье мир переворачивается с ног на голову. То, что казалось правильным до, становится слишком похоже на глупые ошибки. Сияющие сокровища правды рассыпаются по грязному полу цветными стекляшками. То, о чем говорили годами от самого рождения колеблется тусклой дымкой, грозящей окончательно развеяться на ветру сомнения.

Все это неприятно и страшно, но хуже всего то, что та, старая правда – остается таковой по-прежнему. Меняется не Эртинойс, меняешься ты – и с замирающим сердцем чувствуешь, что скользишь куда-то вниз, поначалу очень медленно и незаметно, а затем все быстрее, быстрее. До тех пор, пока не встретишь на своем пути упругую и липкую паутину, вырваться из которой не хватает сил.

Лан-Ар молча смотрел в потолок. Там дрожало багровое пятно света – жалкий трофей, отвоеванный у ночи старой масляной лампой. В углу, как раз на его зыбкой границе раскинул сети большой черный паук – и, покачиваясь на едва заметном сквозняке, ждал, ждал…

«Зачем я здесь?» – мысли текли медленно и вяло, словно паучий яд уже добрался до мозга, – «Почему не ушел, как собирался? А главное, зачем…»

Ответа не было. Лан-Ар так и не понял, почему он, отданный отцом в послушники Пресветлого, не отшвырнул от себя с омерзением темную жрицу. Воля увязла в черных глазах ийлуры, словно комар в меду. И Лан-Ар, проклиная самого себя, принял из ее губ отраву, которая оказалась слишком сладкой, и словно муха забился в липкой паутине безумной ночи. Их ночи.

«Впору броситься на меч», – мрачно подумал он, переводя взгляд с потолка на Нитар-Лисс.

Которая тихо спала рядом, на циновке, укрывшись шерстяным одеялом.

Ее лицо было спокойным и невинным; Лан-Ар вдруг вспомнил, как кто-то (уже и не помнил, кто) сказал – «дети во сне похожи на взрослых, а взрослые на детей». А потом ийлур представил, как с таким же выражением спокойствия на лице Нитар-Лисс приносит в жертву Шез-Нолда… Хотя, нет. Она все же слегка морщилась, как помнилось виденное приношение Темной матери под Альдохьеном.

Нитар-Лисс спала, тихонько посапывая, и даже один раз улыбнулась. От нее пахло золотыми розами – аромат тяжелый, сладкий. Слишком сладкий – как фальшивая улыбка.

«Что же я наделал?» – ийлур осторожно отодвинулся на край циновки.

Одна его часть – вскормленная благочестивыми рассуждениями посвященного Ин-Шатура и Настоятеля – вопила, корчилась в ужасе и умоляла: бежать, бежать отсюда, пока этот подобный нектару яд не пожрал весь рассудок. Другая – та, которая не принадлежала никому, кроме самого Лан-Ара, зло нашептывала о том, что эта дочь тьмы отнеслась к Лан-Ару так, как никто до этого, что ее глаза слишком глубоки, а кожа чересчур нежна, чтобы повернуться и уйти. Эта же, вторая половина, была твердо уверена в том, что покинув Нитар-Лисс он не проживет и дня. Да и к тому же, сокровища…

«Да, сокровища!» – Лан-Ар ухватился за эту мысль так, словно именно она и оправдывала то, что он до сих пор лежит рядом с темной ийлурой, а не бежит от нее, как от больной костяной лихорадкой. – «Она идет за сокровищами, которые спрятаны в Лабиринте Сумерек. И пусть меня пожрут твари Шейниры, если я не вернусь оттуда свободным и богатым!»

Тут ему стало противно. Уж себе-то можно было признаться? Или нет?

Лан-Ар снова уставился на паука, безмятежно застывшего в центре ловчей сети. Пятно света дрогнуло, качнулась и черная паучья тень.

Все-таки «признаваться» можно было в чем-то. А Лан-Ар – он по-прежнему не знал, как назвать происходящее с ним. Душа рвалась на части, остаться было противно и больно, а уйти – невозможно.

…Внезапно его прошиб холодный пот. Лан-Ар откинул одеяло и сел. Пальцы шарили рядом с циновкой, нащупывали рукоять меча.

Ийлура приоткрыла глаза, смерила его мутным взглядом.

– Что случилось?

– Шез-Нолд! Он…

– Ну да. Он уже гостит у Матери синхов.

Шепот ее был мягким, как тонкая алхаимская шерсть.

– Нет, я просто… забыл. Шез-Нолд, он приехал сюда не один.

– А-а, – протянула ийлура, поворачиваясь набок, – ты о тех двоих? Спи, предоставь их здешним почитателям Шейниры.

– Но если Шез-Нолд прибыл по приказу Элхаджа…

– По секретному приказу. Никто не знал, что охотник – это Шез-Нолд. Ну, а что такое жизнь трех ийлуров для здешнего жреца? Это прекрасный подарок для Темной Матери, если ты, конечно понимаешь.

Лан-Ар замолчал. Потом долго сидел, думая о том, что этой ночью три воина отправились прочь из Эртинойса. Паук все также раскачивался на паутине, и на потолке меняла очертания его тень. Когда за окном ночь налилась молоком, проснулась и Нитар-Лисс, окинула Лан-Ара долгим изучающим взглядом.

– Я почти подумала, что ты решил меня убить.

«А ведь и правда», – ийлур почувствовал, как стремительно краснеет, – «она была совсем беззащитной, когда спала, и мы были с ней одни!»

– Ложись, – она пожала плечами, – утро еще далеко. Синхи спят долго.

Видя, что Лан-Ар не торопится подчиниться, она поднялась и, мягко обняв его за плечи, потянула на циновку. Прошептала:

– Знаешь, когда я увидела тебя первый раз, на рынке, то подумала – какой странный, не похожий на прочих ийлур!

– И чем это я непохожий?

– У тебя это внутри, – Нитар-Лисс улыбнулась, – если ты не хочешь спать, мы можем продолжить то, на чем остановились ночью.

Жрец пришел, когда солнце бодро катилось к зениту.

Высокий, почти на голову выше Лан-Ара, и тощий, как жердь, синх казался самим воплощением воли Шейниры в Эртинойсе. Темно-коричневая альсунея мерцала богатым шитьем – и блеску золотых нитей вторил блеск глаз в тени клобука.

Это был старый синх. Коричневая кожа шелушилась на подбородке, и тонкие полоски, начинающиеся в уголках безгубого рта, изрядно вытерлись. Словно кто-то взял тряпку – и промакнул только что нарисованный чернилами узор. Руки синха тоже выдавали его возраст: загнутые ногти (которые куда больше походили на ястребиные когти) пожелтели и потрескались, суставы распухли, и потому пальцы походили на стручки фасоли.

Жрец застал Нитар-Лисс за умыванием: накинув длинный халат, ийлура плескала в лицо холодной водой (тоже пропахшей розами), которую из кувшина лил Лан-Ар.

Синх, не потрудившись даже поприветствовать их, молча прошел в домик для гостей и опустился на циновку. Ийлура продолжала умывание, словно и не видела вошедшего, затем, получив из рук Лан-Ара чистое полотно, быстро промакнула лицо.

– Да благословит Шейнира твой день, жрец Менраш, – она говорила на общем, словно хотела сделать свидетелем беседы Лан-Ара. – надеюсь, жертвы были приняты Темной Матерью?

Золотые глаза синха недобро сверкнули.

– Ты меня обманула.

Это было сказано тоже на общем. Лан-Ар поставил кувшин и отошел к окну, чтобы не мешать. Ему хотелось присутствовать при беседе.

Нитар-Лисс стянула пальцами слишком уж разошедшийся ворот, затем присела на циновку напротив синха, подобрав под себя ноги.

– У тебя есть основания для обвинения? – негромко спросила она, – разве тебе неизвестно, чем карается подобное оскорбление стоящих выше?

«Говорит-то как!» – невольно восхитился Лан-Ар, но тут же вспомнил паутину, паука и себя, тонущего в сладкой отраве, и до боли сжал зубы. Проклятье, и он ничего не может с собой поделать!

– Ты полагаешь, что я не в своем уме? – осклабился жрец.

Рука, похожая на связанные вместе стручки фасоли, нырнула в карман альсунеи. Через удар сердца Лан-Ар увидел свиток, перевязанный черной бархатной лентой.

– Под утро приехал посланец Элхаджа Великого, – веско произнес жрец, – ты ведь знала, что три ассасина прибыли в наш город по твою душу?

– Откуда я могла это знать? – на лице Нитар-Лисс не дрогнул ни один мускул, – я ощутила зов Матери, она пожелала жертвы… Вот и все.

– Я тебе не верю, Нитар-Лисс, – прошелестел синх, – я слишком хорошо тебя знаю.