Она успела вскрикнуть, коротко и мучительно. В широко распахнутых черных глазах молнией полыхнула боль, рот открылся – по золотистой щеке потекла черная, густая кровь. Шеверт попятился. Мысли метались под стенками черепа, словно пустившиеся в пляску безумцы – а он все смотрел, смотрел... На тонкие пальцы, судорожно сжавшие белый шелк, на плавный изгиб шеи...

– Ходу! Шеверт, уходим, живо! – голос Андоли неестественно громыхнул, и Шеверт ощутил, как острые ногти элеаны впились в предплечье.

… Но так и не двинулся с места.

Тело Царицы стремительно таяло во мраке опочивальни, растворяясь в темноте как мед в горячей воде. Остались только темные пятна на белых простынях и небольшие углубления там, где она лежала.

– Что... это?.. – кэльчу неожиданно охрип.

– Бежим, бежим, Шеверт! – пискнула Андоли. Она продолжала тянуть его за руку к зеркалу – но вдруг замерла, и испуганно бросилась к Шеверту.

– Всевеликий Фэнтар!..

Сказочник не увидел – услышал, как северянин рванул из ножен верный меч. А Териклес, убитая царица Териклес, медленно шла в глубине четырех бронзовых зеркал. Шла из зазеркалья – в спальню, к своим убийцам, в белых одеждах, с черной диадемой в рыжих волосах. Еще миг – и четыре совершенно одинаковых Териклес грациозно вылились из зеркал, как будто и не бронза это была, а стоячая вода… Четыре Царицы закружились по комнате, сливаясь воедино...

«Да что же это, Отец?» – успел подумать Шеверт, пятясь назад, к ийлуру.

В то время как Андоли, маленькая бескрылая элеана, наоборот рванулась вперед.

– Андоли!!!

«Тебе придется ее убить, Шеверт», – вспомнил кэльчу.

Покровители! Неужели… Неужели элеана все знала, но как ни в чем не бывало шла убивать Царицу?

«Убить предателя… » – мысль эта вспорола сознание, причиняя боль.

И Шеверт схватился за нож – но, конечно же, было поздно.

Девушка распласталась перед Царицей, приникла головой к маленьким ступням повелительницы серкт.

– Ты помнишь меня? Ты помнишь, как я хорошо служила тебе, божественная? Так яви свою милость!

Глава 6. Мятеж, о котором молчат хронисты

… Буквы неизвестного алфавита плавали над головой, образуя все новые и новые комбинации. Высеченные из льда, они вращались вокруг собственной оси, переворачивались, поблескивая в бледно-голубом свете. Нашептывая звуки и сплетая их в непонятные слова, подобно тому, как искусный ткач создает неповторимый – но никому не понятный узор.

Это была бессмыслица. Ловушка для простаков, загадка, которую можно было разгадывать до бесконечности.

«Нужен ключ. Ключ, чтобы расшифровать. Ключ… »

Виски пронзили первые безжалостные стрелы мигрени. Отчего бы? Если правильно выйти из состояния медитации, никаких болевых ощущений быть не должно.

… Хофру открыл глаза и, не пытаясь таить раздражение, уставился на мальчишку-послушника, который – вот ведь наглец! – осмелился прикоснуться к плечу жреца, пребывающего в познании.

– Что тебе? – язык, словно сухая деревяшка, царапал нёбо.

Юнец, посвященный вечному служению Селкирет, сложил руки на груди. Ладонь к ладони, в соответствии с принятым этикетом, и низко поклонился.

– Жрец Хофру Нечирет, Второй Говорящий прислал меня за тобой. Я приношу глубочайшие извинения за то, что прервал твою медитацию.

Преодолевая внезапное головокружение, Хофру поднялся с расстеленной циновки, бросил осторожный взгляд в зеркало – «Опять твои штучки, да?» – и с готовностью кивнул.

– Веди.

Пока впереди семенил послушник, он все смотрел ему в спину, худенькую, с выпирающими крылышками лопаток. Завязанный на затылке короткий хвостик смешно подпрыгивал в такт шагам. Всевеликая мать, а ведь и сам недавно был таким же щупленьким мальчишкой, и также боялся старших жрецов. Недавно?.. Как бы не так. Двадцать лет пролетело, словно один день…

«И у меня… у меня было будущее», – подумал мрачно серкт, – «а у этого юнца… будущего нет, как нет его и у всех нас. Сломать золотую цепочку жизни оказалось слишком просто».

Но что могло понадобиться Второму Говорящему от скромного жреца Хофру?

Этот серкт по сравнению с вышестоящим – и ныне почившим Говорящим-с-Царицей – был самым настоящим растяпой. С сердцем мягким, как глина на гончарном круге, и с головой, набитой сплетнями словно сундук матроны нарядами. За глаза его прозвали Тестом, и надо сказать, имечко это как нельзя лучше подходило Второму Говорящему, светлокожему, с полным и рыхлым телом. А еще шептались жрецы о том, что все зло этого мира сошлось в первом Говорящем, а на второго уже не хватило.

… Но Тесто, принимая у себя Хофру, оказался не в духе. Проходя вперед между нарядным пуфиком и кушеткой, он молча ткнул пальцем в сторону последней. Хофру присел, а сам Говорящий шумно добрался до кресла и с трудом втиснулся в его деревянные объятия.

Несколько минут ничего не происходило: Хофру молчал, желая сперва услышать причину столь важной встречи, а Тесто  склонял голову то к одному плечу, то к другому, и его щеки смешно переваливалсь из стороны в сторону, как будто и правда состояли из подошедшего теста.

– Скажи-ка, брат Хофру, – наконец начал жрец, – тебе известны причины, по которым сама Царица возжелала видеть тебя на месте нового Говорящего?

Он вздрогнул. Ах, вот как! Божественная, похоже, изволила начать свою игру. Царица предпочла держать при себе того, кто слишком много знал? Или иные причины побудили ее принять такое решение?

Хофру даже ощутил легкое чувство вины: ведь в случае гибели Говорящего на его место должен был заступить Тесто. Последний, скорее всего, спал и видел себя подле трона – и вот, получите…

– Я впервые слышу об этом.

Щеки Теста обиженно задрожали, он с трудом выбрался из кресла и начал мелкими шажками мерить комнату, по пути легонько касаясь пальцами то полированной столешницы, то драгоценной вазы, то золотой кисти звонка.

– Мне, Хофру, не совсем ясны мотивы Царицы, – глухо пожаловался он, – ведь божественной Териклес тоже известны наши правила. Она настаивает исключительно на твоей темной личности, и это невзирая на то, что тебе придется отлучаться к Пирамиде.

– Могу ли я отказаться? – Хофру тоже поднялся. Он прекрасно понимал, что разговор не затянется, и что говорить, в общем-то, не о чем. Он, Хофру, повернется и выйдет из этого роскошного кабинета Говорящим-с-Царицей, оставив за спиной несчастного жреца, чувствуя на себе его неприязненный взгляд… Но – «знал бы ты, Тесто, чем стала наша Царица… »

– Разумеется нет, – вскинул брови Второй Говорящий, – но можешь ли ты сказать мне… Есть ли у тебя догадки… Отчего божественное отражение Селкирет нарушает вековые традиции?

Светлые пухлые пальцы Говорящего, сцепленные на животе, дрожали. И у Хофру появилось стойкое ощущение нависшей беды. Все-таки Второй Говорящий должен был занять место Первого. Следовательно, случись что с ним, Хофру – и дорожка к трону будет открыта.

«Это ее штучки», – раздраженно подумал жрец, – «но для чего? Царица хочет, чтобы меня убили? Или – снова иные мотивы, иные, непонятные мне желания?!!»

– Мне это неведомо, – твердо ответил он, глядя в сонные глазки Теста. Глазки, которые, тем не менее, все видели и подмечали.

– Я прекрасно тебя понимаю, – в интонациях Второго Говорящего появилась насмешка,  – но тогда… Не ответишь ли ты еще на один вопрос, Хофру?

– Если это только в моих силах…

Тесто, подобно галере рассекающей морские волны, преодолел разделяющее их расстояние. От него пахло чистой, отглаженной одеждой и немного апельсинами, а в широко посаженных глазах не осталось и толики сна.

– Хофру, – быстро прошептал Говорящий, – ты почувствовал это?

Тревога на рыхлом лице сменилась отчаянием – таким, что Хофру не смог произнести очередную ложь.

– И что же… нам теперь делать? – Тесто всплеснул руками и горестно покачал головой, – не знаю, почему это произошло, но теперь… Серкт начнут вымирать. Что нам делать с царицей, Хофру? С той, которая перестала одаривать свой народ тем, чем должна одаривать? С той, которая превратилась в бесполезную куклу на троне?!!